За последние годы не появилось новых ярких имён миссионеров

Автор: Оксана Головко

Какой должна быть церковная миссия сегодня? Почему за последнее время не появилось ярких имен людей, которых слушают и за которыми идут в Церковь, как это было в девяностые годы прошлого века? Отвечают эксперты, так или иначе связанные с миссионерской деятельностью.

Созидать живые общины

Игумен Агафангел (Белых), настоятель Архиерейского подворья Свято-Николаевского собора г. Валуйки, руководитель сектора миссионерских станов Синодального миссионерского отдела, руководитель миссионерского стана «Спасский» в п. Тикси, Якутия:

Игумен Агафангел (Белых)

Все имена миссионеров, которые звучали в девяностые, на слуху и сейчас. Другое дело, что большая часть публичных миссионеров переместилась в интернет. Среди новых имён можно вспомнить попытки отца Максима Каскуна (правда, не всегда удачные) выйти к людям с проповедью через видеообращения в Сети. И его стали слушать многие (достаточно посмотреть количество подписчиков на эти обращения в социальных сетях).

Постоянно выступает с видеообращениями отец Андрей Ткачев.

Так что, думаю, просто изменился формат публичной миссии.

Еще в девяностые годы было мало ярких имен в Церкви, и поэтому, конечно, на этом фоне три — четыре — пять человек были заметны. Сейчас все-таки фон намного разнообразнее. Есть много людей пусть не широко известных, но имеющих свою аудиторию. Так что на самом деле хороших миссионеров сейчас стало намного больше.

Критерии успешности миссионерской деятельности до сих пор толком не выработаны. Я не сторонник того, чтобы измерять успех миссии какими-то численными показателями: столько-то человек мы охватили, собрали стадион — и это успешная миссия.

Думаю, что критерием оценки успешности миссии здесь может быть рост сознательных приходских общин. Когда из требоисполнительского комбината приход превращается в живую общину людей.

Миссия должна быть сегодня разнообразной, направленной на совершенно разные слои населения. Я считаю, что надо четко разделить понятие миссии как работы в отдаленных местах России (то, что мне ближе всего), на территориях, где христианство не вполне востребовано, и там нужно потрудиться — и миссии как свидетельства о Боге, о Церкви проживающим в центральных районах страны.

Есть много форм миссионерской деятельности. Миссией могут быть какие-то радиопроекты, как, например, прекрасный московский проект радио «Вера», телепроекты на светских каналах.

Для меня спорен опыт движения «Божья воля». Насколько это вообще миссия? Миссия, как мы знаем, должна привлекать человека, как минимум. «Православный акционизм» с его эпатажем на грани фола отнести к миссионерской деятельности невозможно. Какое-то отношение к миссии еще может иметь раздача листовок или организация бесед.

Границы, где миссия, а где что-то другое, могут быть стерты. Например, мы беседуем с человеком, ничего не знающим о христианстве. Мы выступаем как миссионеры. Вот мы делаем другой шаг и беседуем с тем, кто мало знает о своей вере и пытается больше узнать — мы уже катехизаторы. А вот мы пишем большую статью о православии на каком-то светском ресурсе — мы уже публицисты. Так что не думаю, что можно разделить — этот человек публицист, а этот — миссионер.

Ловушка для миссионера

Споры о православной миссии, которые неоднократно вспыхивают в последние годы, назревали довольно давно. В конце девяностых годов мне уже приходилось писать о том, что существует две причины, по которым может возникать острая реакция в адрес наших миссионеров.

Первая — это недооценка значения миссионерского дела, равно как и организации социальных и приходских дел: благотворительных, клубных, образовательных. Однако по мере ухода из советских времен все меньше остается храмов с закрытыми дверями и приходов без приходских инициатив.

Зато вторая причина для полемики проявляет себя все острее. Это положение, когда миссионер вместо того, чтобы помочь «светски-говорящим» воспринять язык Церкви, пытается заставить всю Церковь заговорить «по-светски»… В полной мере начинает проявлять себя то, что я называю «ловушкой для миссионера»: когда к привыкнувшему успешно учить нецерковных приходит мысль, будто он — непогрешимый «голос Церкви», даже более того: имеет право поучать и саму Церковь.

Но проблема в том, что миссионер для неверующих — совсем не обязательно «миссионер ДЛЯ Церкви». Учителя Церкви — ее патриархи, молитвенники, боговидцы, старцы — вот кто «миссионеры без ограничений»… Однако при этом миссионерами их уже не назовут. И не следует претендовать на то центральное и особое место, которое по праву принадлежит именно им.

С моей точки зрения, никакой отдельной и самодостаточной миссии, обособленной от пастырского служения, от приходов, монастырей, благочиний, епархий, в конечном итоге, не бывает. Все, что мы называем элементами миссии — встречи, лекции, выпуск книг, газет и журналов — при всем уважении к делу, не больше чем помощь в начальном православном просвещении и катехизации. Помощь духовным пастырям, которые призывают людей к церковной, то есть евхаристической жизни.

Тот же «Фома» — как бы я не любил наше детище — немыслим сам по себе, без того, что он подспорье для тех пастырей и архипастырей, которые молятся и совершают Евхаристию. Да, мы все помогаем им. Они вместе с нами открывают воскресные школы, создают приходские библиотеки, подсказывают родителям пути диалога с детьми и так далее. Это все важно, но не само по себе. Не ради кружка, лекции или библиотеки люди собираются в Церковь. Это осознается все яснее.

И сообразно росту понимания, нынешнее миссионерское служение все менее «экзотично». Оно для многих выглядит «банальным» и «скучным», поскольку духовная миссия по воцерковлению людей идет среди народа, в котором, так или иначе, но сохранились какие-то остатки русской православной традиции. Жалкие крохи, но есть.

В прошлом, насколько помню, миссией называли более удаленное или более узко-специальное служение: выход на проповедь среди народов, не имеющих христианских традиций, либо диалог с расколом. Особые формы служения есть и по сей день: на Крайнем Севере нашей страны; в Китае и других странах; иногда в обособившихся контркультурных сообществах (о плодах похода в эту среду особенно много спорят). Но и в этом служении ключевая фигура — это пастырь или епископ, а не миссионер-мирянин, лектор, педагог и т. д. Иначе это и немыслимо. Как немыслимо резко отделить некую особую миссию-просвещение от «формального» храмостроительства (та же «немодная» для кого-то программа 200 храмов).

Да и не может мирянин многого, если не имеет благословения, молитвенной поддержки и участия духовных лиц. Миссионер-мирянин может быть сколь угодно талантливым и убедительным. Но тот поворот, какой переживает его слушатель при встрече со священником, своим будущим духовником, миссионер произвести просто не в силах.

Если говорить о моем собственном участии в миссии, то я воспринимал и воспринимаю это участие не более чем попытку хоть чем-то помочь тому пастырскому служению, о котором пишу. В моем случае такой выбор — это отчасти слабость, неготовность понести более серьезное церковное служение. В каком-то смысле, признание слабости, а не предмет гордости. А в разговорах о миссии зачастую слишком много какой-то излишней гордости, которая мне непонятна и не близка.